3 декабря 1937 г.

РГАСПИ ф. 545, оп. 6, д. 1555, л. 38-58.

Троян Иван Иванович

Автобиография

Родился 12 февраля 1901 года в Таганроге (Россия) в семье Трояна Ивана Степановича и Елены Никитовны (урожденной Бандаковой).

Мой отец был рабочим на складе железных изделий “Ильченко” в Таганроге, его последняя месячная зарплата была 30 рублей; он умер, когда мне был один год.

В семье я был третьим и последним ребенком; моя сестра умерла в том же году, что и мой отец.

Став вдовой, моя мать мыла и убирала дома; а дед (мы жили с родителями матери) подметал тротуары метлами и рубил дрова во дворах богачей. Бабушка сидела дома и заботилась о нас, детях (обо мне и моей старшей сестре — Марии).

Позже мать купила швейную машину и работала дома.

Во время революции 1905 года мать посещала собрания рабочих, а когда дядя Иван Никитич Бандаков был арестован и пока он ждал в течение года суда в тюрьме в Таганроге, мать активно работала в качестве связной между революционерами в тюрьме и на свободе; а также по просьбе заключенных приносила необходимые для освобождения небольшие железные изделия, костюмы и так далее. К тому времени, когда дядя после суда был направлен в Астраханскую губернию, мать потеряла связь с революционерами; мать ни разу в жизни не посещала школу, ее учили читать и писать родственники.

Когда мне было 8 лет, я пошел в школу. В течение двух лет я учился в начальной школе. За это время бездетные старики Барбара и Димитрий Лущинские (он был вышедшим на пенсию чиновником), на которых моя мать много работала, видев меня неоднократно, решили отправить меня в среднюю школу.

Я ходил к репетитору в течение одного года, и в 1911 году я сдал экзамены в первый класс Таганрогского 8-ми-классного Технического Училища.

В школе я хорошо учился, каждый год переходил в следующий класс и был свободен во время летних каникул.

В 1912 году мать вышла замуж во второй раз. Отчим служил в бюро расчета зарплаты сталелитейного завода, а позже в банке, в качестве помощника бухгалтера; он получал месячную зарплату в размере ста рублей и имел свой дом. Из-за него — Сергей Петрович Романенко был очень хорошим отцом для нас, — наша жизнь значительно улучшилась. Я психологически не обращал внимания на эти большие изменения, потому что программа нашей школы была очень насыщена, с 8 утра до 5 вечера учеба в школе, а вечером дома, так что я не замечал, что происходит вокруг меня.

Во время летних каникул в 1916 году я работал в сталелитейном чертежном бюро чертежником; летом 1917 года я работал токарем в военной мастерской; летом 1918 года у меня были ученики.

В 1919 году мы закончили учебу довольно рано — в начале марта, и я сразу же отправился на сталелитейный завод работать в мартеновском цеху, потому что я думал поступить в институт на факультет металлургии или горного отдела по совету семьи Лущинских.

В течение двух месяцев я работал на мартеновском заводе и был уже первым загрузчиком печи, когда я ушел на белогвардейский бронепоезд.

В то время у меня не было политического и классового самосознания. Я был окружен родственниками отчима из мелкобуржуазной среды, а в школе выходцами из класса капиталистов. До 18 лет (и позже) я не читал газет. Я родился в такое время. С детства я помню о партии социалистов-революционеров, и я слышал что-то о социал-демократической партии. После многолетнего отбывания наказания в Астраханской губернии, мой дядя не вернулся и в то время жил в Оренбурге (в Западной Сибири). Белая гвардия провозгласила первым лозунгом “за Учредительное Собрание”. А в школе учителя нас учили: “Большевики-ленинцы хотят предать революцию, поскольку народ требует твердое правительство, снова будет царь”. Таким образом, благодаря этому предательству, я “свободно” стал защищать Россию.

Я был назначен на бронепоезд “Иван Калита” 2-й дивизии бронепоездов.

С бронепоездом я был на фронтах: Пологи – Екатеринославское¹ направление, затем, после нахождения в резерве в Царицыне², на Полтавском направлении, позднее на направлении Курск – Орел, а затем по тому же маршруту обратно: Орел – Курск – Белгород – Харьков – Изюм – Марцево (около Таганрога) – Ростов.

Поскольку тяжелый бронепоезд “Иван Калита” имел 4,2 и 5 дюймовые пушки и стрелял с большого расстояния, я не видел “враждебных” людей на фронте.

Когда Красная Армия заняла Ростов, а Белая гвардия отступила в Крым и на часть Северного Кавказа, бронепоезд был отправлен на железнодорожное патрулирование в тылу, в Кубанской области. В середине марта первый корпус был эвакуирован³ в Крым, потому что Красная Армия заняла Северный Кавказ.

В Крыму, после месяца отдыха в Севастополе, меня зачислили матросом на судно “Ростислав”. На этом судне я прошел курс мичманов военно-морского флота, был месяц на небольшом посыльном судне, а затем вернулся на “Ростислав”.

В первые дни Крымской эвакуации мы вышли в море⁴. Через порт Эрегли⁵ и Константинополь⁶ мы пришли в порт Бакар⁷ в Югославии 15 декабря 1920 г.

По приказу югославского правительства российские матросы-эмигранты из этого транспорта, около 300 человек, создали “колонию” в Нова Градишка⁸. Я был назначен в эту колонию в группу в Новска⁹. В течение двух месяцев я, как и другие, не работал и получал государственное пособие.

В феврале я получил работу у пастора в Ясеноваце¹⁰. Я работал дворником и на поле до июля.

В июле 1921 года я переехал в Любляну, где я работал на заводе “Звонкар” в качестве чертежника в чертежном бюро.

1 сентября я оставил работу и начал учиться. В Любляне были основаны курсы горного дела с двумя отделениями: мастеров горного дела и маркшейдеров, я был принят на отделение маркшейдеров, как и все остальные, с правительственной стипендией.

В октябре я был принят в университет Любляны, но я не ушел с курса маркшейдеров, потому что курс был по вечерам.

Я учился в университете до июля 1923 года, а курс закончился в 1922 году и после сдачи государственного экзамена я получил свидетельство маркшейдера.

Поскольку еда все время дорожала, а стипендия осталась прежней, студентам становилось все труднее жить. В начале 1923 года я пошел работать в чертежное бюро, сначала на 4 часа в день с половиной заработной платы, а летом на полные 8 часов. В течение следующего года было невозможно оставить работу.

Кроме того, были политические трудности: весной 1923 года правые русские студенты-эмигранты в Чехословакии и Югославии стали настаивать на том, что “русские студенты должны показать политическое лицо”, то есть отказаться от левых взглядов, или должны быть исключены из высших учебных заведений.

В Югославии в Белграде победило правое большинство, в Загребе студенческая ассоциация разделилась на две части, а в Любляне в большинстве оказались мы, левые. Поэтому в Любляне профессор Белинович стремится избавиться от нас. Я был ему известен как “противник показа лица”. Наш лозунг был: “Не мешать учебе политикой”.

Мне было очень трудно пережить эти и материальные трудности для продолжения учебы, потому что я очень любил учиться. Эта потеря была намного тяжелее, чем потеря родины.

С этой моральной раной, что я не должен более видеть университет, я оставил работу без перспективы для новой работы и уехал из Любляны сначала в Загреб.

В Загребе я жил в течение месяца, не смог найти работу, а все мои сбережения закончились.

Я узнал, что вблизи Марибора¹¹ русские строят новую железную дорогу между Ормож¹² и Лютомер¹³, поэтому я пошел туда пешком. Это было в начале сентября, я шел в течение 8 дней и питался яблоками, грушами и сливами, которые росли вдоль дороги.

9 сентября 1923 года я начал работать на строительстве железной дороги. Россияне на этом строительстве железной дороги были из военных казачьих частей.

Я быстро завоевал симпатии казаков, но не полкового начальства, потому что я представился как гражданское лицо, а не как военный, к тому же начальство узнало о моих левых политических взглядах в Любляне. Мы все работали с начальством, как работники компании. Вместо того, чтобы заработать что-то, несмотря на экономное питание, мой долг постоянно рос. Одежду можно было получить только через начальство, но только военную казачью форму, поэтому я был практически без одежды.

К счастью, туда прибыл молодой инженер угольных шахт, которого я знал, как коллегу-студента. После первой же встречи он дал мне работу на двух небольших угольных шахтах в Ключа[ров]цах¹⁴ и Иваньковцах¹⁵. Два месяца я работал по двум маркшейдерским картам и хорошо заработал, отложил 1500 динаров, купил гражданский костюм, но из-за долга полковому начальству остался без денег. Так что я, не имея денег, занялся поисками новой работы.

В это время я начал строить новое полотно для постройки бетонного моста, получая сдельную зарплату.

В сентябре-октябре 1924 года полковой штаб предпринял новую работу для своих солдат: построить бетонный мост через реку Тиса¹⁶ в Тителе¹⁷. Я был без денег и должен был довольствоваться тем, что меня взяли туда как хорошего работника.

В Тителе я проработал в течение месяца и вместе с несколькими товарищами-казаками узнал, что недалеко от нас на сахарном заводе в В[е]лики-Бечкерек¹⁸ можно найти работу. Несмотря на возражения начальства, мы оставили полк и стали работать самостоятельно на сахарном заводе.

На сахарном заводе я работал до июля 1925 года в качестве грузчика на складе на сдельной зарплате. В это время среди русских эмигрантов пошли разговоры, которые я услышал, что во Франции можно хорошо заработать. Я думал: найду во Франции работу, а затем продолжу свое обучение.

Через акционеров “Technopomostek”, эмигрантского гнезда, я получил контракт на год на завод Хальбергерхютте¹⁹ в Саарбрюккене и переехал в Зааргебит²⁰ в июле 1925 года.

После окончания моего одногодичного контракта на заводе Хальбергерхютте в Бребахе (Саар), я отправился в Лион во Франции. В Лионе я работал месяц на зонтичном заводе в качестве оператора нагревательной печи (для закалки проволоки), затем получал более высокую зарплату, работая на Сен-Жерменской²¹ станции. После двух недель работы другой начальник вернул мне мои документы, потому что у меня не было идентификационной карты.

Но иностранцы во Франции, не имевшие идентификационных карт, имели возможность получить работу на станции в Амберью²². Там нанимали иностранцев, давали им пищу и место для сна, платили 10 франков за день работы, и дирекция подавала прошение в правительство на выдачу идентификационных карт. В условиях этой эксплуатации я проработал только 3 недели и вернулся в Бребах (Саар).

Я пробыл во Франции в окрестностях Лиона в общей сложности 2 или 2 с половиной месяца в 1926 году.

В Бребахе (Саар) на заводе Хальбергерхютте я сразу получил старую работу на складе грузчиком-машинистом и место в общежитии.

С рабочими, как и в Югославии, у меня всегда были хорошие товарищеские отношения.

В общежитии русские рабочие жили вместе в больших помещениях. В отличие от Югославии, можно было читать газеты и журналы всех политических направлений.

Здесь начал расти уровень моих политических знаний: из газет, бесед с соотечественниками и с рабочими товарищами.

Я пробыл в Бребахе в общей сложности 5 лет до июня 1930 года.

Во время кризиса мая 1930 года Хальбергерхютте простаивал, и я был безработным. В то время я имел поддержку сообщества (талоны).

20 июня 1930 года прибыл чиновник с завода в Агонданж²³ (Лотарингия²⁴) и увез нас, группу русских из Бребаха в Агонданж, на работу по контракту на один год.

Советская амнистия для эмигрантов во Франции действовала до августа 1925 года, так что у меня было всего 2 месяца после выезда из Югославии. В то время еще не достиг политического прогресса. И у меня не было даже два месяца на обдумывание, потому что я не узнал о ней сразу же, так что я потерял право на амнистию.

На заводе в Агонданж я получил работу в газовой централи в качестве смазчика машин и квартиру в общежитии.

Для политического образования мне потребовалось 6 лет.

Только в 1931 году я начал понимать классовую борьбу. В моем понимании коммунистов (большевиков) первым порогом была ленинская национальная политика. Вторым порогом было понимание разницы между анархистами и марксистами. Я думал, что коммунисты и анархисты (сторонники индивидуальной недисциплинированной борьбы) были вместе. И это было совершенно новым для меня, когда у меня в руках оказалась теоретическая статья, где я увидел контраст между Карлом Марксом и Бакуниным. Тогда я понял, что классовая борьба ведется против классового деления общества, против эксплуатации человека человеком, за освобождение каждого человека через освобождение масс.

После этого я стал искать литературу лидеров коммунистической теории. Я чувствовал больше, чем просто симпатию к советской системе.

В 1932 году я попросил амнистии и возвращения, но в 1933 году получил отказ.

В течение года, прошедшего до получения отказа, у меня возникло желание принять участие в классовой борьбе. И отказ пошел мне даже на пользу, потому что, если бы я не получил отказ, я не смог бы участвовать в классовой борьбе. Не уехать в Советский Союз было бы шагом против моей просьбы.²⁵

Мои оппоненты повсюду, но предатели здесь за границей.

В последующие годы, приблизительно с 1931 по 1935 год, я был в самоизоляции. Время от времени я вступал в разговоры с сотрудниками и в шахматном клубе в Ромба²⁶, за исключением этого я старался быть в одиночестве. Я читал много в то время, не пропускал ни одной политической статьи, будь то фашистской, монархистской, капиталистическо-демократической, коммунистической, или лево-правых отклонений коммунистической партии. Я читал и критиковал все.

В 1935 году мне удалось получить адрес русского Союза возвращения на Родину во Франции, и я стал его членом.

К моей радости, этот союз имел хорошую библиотеку, я изучил здесь основы.

В 1936 году я стал членом французского профсоюза СЖТ²⁷ и членом ФКП.

Я был принят в СЖТ членами газовой централи на заводе в Агонданж, а в ФКП членами региона Амневиль-Ромба²⁸ в Лотарингии.

В русском С[оюзе] в[озвращения на Родину] во Франции, я был членом актива (“комитета”) Альгранж²⁹-Аянж³⁰-Юканж³¹-Амневиль. Наша работа была наполовину подпольной.

В июле 1936 года я потерял работу на газовой централи, потому что русский фашистский центр Лотарингии в Нильванж³² имел связь с руководством всех местных заводов.

Примерно через 3 недели я получил новую работу на заводе в Ромба. […]

До июля 1936 года я жил в общежитии в Сильванж³³, с июля по сентябрь в Амневилле, в сентябре - октябре в Ромба.

В то время испанский народ защищал свою свободу. От русских во Франции мне было известно, что фашистские генералы и их пособники едут в Испанию, чтобы помочь повстанцам. Из нашей группы С[оюза] в[озвращения на Родину] во Франции (“Совнарод”) четверо товарищей записались добровольцами в нашем бюро в Париже, а члены КПФ еще и в их местном комитете.

Мы полагали, что французский пролетариат сможет разгромить своих предателей, потому что во Франции рабочее движение набирает силу, а мы будем на стороне Народной армии пытаться уничтожить русско-фашистскую помощь повстанцам.

29 октября 1936 года я приехал в Испанию, чтобы вместе с Красным фронтом бороться против международного фашизма, за международную солидарность.

3-XII-1937

Иван Троян

Троян Иван - Автобиография.

29 октября 1936 года я с несколькими иностранными товарищами приехал в Испанию. Два дня мы пробыли в Фигерасе³⁴. После этого мы отправились в Барселону. В Барселоне находилась на отдыхе Центурия Тельман. Мы все попали в эту центурию. В тот же день мы все уехали в Альбасете³⁵. В Альбасете, при распределении всех товарищей по воинским частям, меня отправили в пулеметную роту, поскольку я до этого знал тяжелый пулемет Максим и легкий пулемет Льюис.

В Альбасете мы были около недели. За это время из центурии был создан Батальон Тельман. Я был зачислен в пулеметную роту этого батальона в качестве наводчика пулемета.

Наш батальон получил крещение огнем 12 ноября при штурме Серро де лос Анхелес³⁶, где я командовал пулеметным расчетом. На этом посту я был до 1 января, когда меня снова назначили наводчиком пулемета. 12 января я был назначен пулеметным инструктором. 20-25 января был повышен до звания сержанта.

На Харамском³⁷ фронте я выполнял обязанности офицера по боеприпасам батальона.

С 14 июня по 22 июня я был в отпуске в Бениссе³⁸, в остальное время всегда и везде с Батальоном Тельман.

20-26 июля, на Брюнетском³⁹ фронте, я был назначен прапорщиком.

18 сентября я был произведен в лейтенанты, а также исполнял обязанности офицера по боеприпасам в батальоне.

Другими словами, я принимал участие во всей истории Батальона Тельман.

3-XII-1937 Лей[тенант] Иван.

__________

1 Екатеринослав теперь называется Днепропетровск (Дніпро).

2 Царицын теперь называется Волгоград.

3 Из Новороссийска. См. автобиографию Ивана Трояна от 12 октября 1938 г. (РГАСПИ ф. 545, оп. 6, д. 651, л. 57об).

4 14 ноября 1920 г. (Ушаков А. И. Крымская эвакуация. 1920 год).

5 Эрегли – Ereğli.

6 С 1930 года официальным международным названием этого города является Istanbul (Стамбул).

7 Бакар – Bakar, Croatia.

8 Нова Градишка – Nova Gradiška, Croatia.

9 Новска – Novska, Croatia.

10 Ясеновац – Jasenovac, Croatia.

11 Марибор – Maribor, Slovenia.

12 Ормож – Ormož, Slovenia.

13 Лютомер – Ljutomer, Slovenia.

14 Ключаровцы – Ključarovci, Ormož, Slovenia.

15 Иваньковцы – Ivanjkovci, Ormož, Slovenia.

16 Тиса – Tisa, река в центральной Европе, левый и самый длинный приток Дуная.

17 Тител – Titel, Vojvodina, Serbia.

18 Велики-Бечкерек – Veliki-Bečkerek, Vojvodina, Serbia (теперь называется Zrenjanin).

19 Хальбергерхютте – Halbergerhütte, большой металлургический комбинат.

20 Зааргебит – Saargebiet, территория Саарского бассейна, которая с 1920 по 1935 годы находилась под управлением Лиги Наций.

21 Сен-Жермен – Saint-Germain (вероятно Saint-Germain-au-Mont-d'Or).

22 Амберью – Ambérieu (теперь называется Ambérieu-en-Bugey (Ain)).

23 Hagondange (Moselle).

24 Лотарингия – Loraine.

25 В оригинале: “weil Nichtabfahrt nach Sowet-Union wäre als ein Gegenschrit gegen mein Bitte gewesen hätten”. Смысл этой фразы очень трудно уловить.

26 Ромба – Rombas (Moselle).

27 Confédération générale du travail (CGT) – Генеральная конфедерация труда.

28 Амневиль-Ромба – Amnéville-Rombas (Moselle).

29 Альгранж – Algrange (Moselle).

30 Аянж – Hayange (Moselle).

31 Юканж – Uckange (Moselle).

32 Нильванж – Nilvange (Moselle).

33 Сильванж – Silvange (Moselle).

34 Фигерас – Figueres.

35 Альбасете – Albacete.

36 Серро де лос Анхелес – Cerro de los Ángeles.

37 Харама – Jarama.

38 Бенисса – Benissa.

39 Брюнете – Brunete.